Екатерина Симонова родилась в Нижнем Тагиле. Окончила филологический факультет Нижнетагильского педагогического института. Публиковала стихи в антологиях «Современная уральская поэзия», «Братская колыбель», «Ле Лю Ли», журналах и альманахах «Воздух», «Вавилон», «Новый мир», «Уральская новь», «Урал», «Транзит-Урал», «Стетоскоп» и др., неоднократно становилась лауреатом фестиваля актуальной поэзии Урала и Сибири «Новый Транзит». Победитель турнира поэтов «Естественный отбор» (Екатеринбург, 2002), Большого уральского поэтического слэма (Екатеринбург, 2009). В 2019 г. стала первым лауреатом премии «Поэзия» (вместе с Дмитрием Веденяпиным). Лауреат премии журнала «Урал» (2013), премии журнала «Новый мир» «Anthologia» (2020). Шорт-лист премии Андрея Белого (2020). Куратор серии екатеринбургских поэтических чтений «Стихи о», поэтической серии «InВерсия». Технический координатор Всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион». Стихи Екатерины Симоновой переведены на английский, словенский, украинский языки.
Я думаю только по-русски
Я думаю только по-русски.
Вечером нужно будет купить баранок к чаю:
поджаристых, ванильных, не совсем свежих −
совсем свежие продаются только в двух магазинах в Тагиле.
Сами понимаете, «поджаристые», «ванильные», «не совсем свежие» −
все это я думаю только по-русски,
по-другому совсем не умею.
Одна моя подруга переехала жить в Германию.
Через пару лет писала, что теперь
даже думает иногда по-немецки,
и это очень странно.
Я пыталась представить, как это: думать не «нужно купить молоко»,
а «müssen kaufen Milch», но не смогла.
До сих пор не знаю, как правильно это произнести.
Сегодня утром читала интервью с Линор Горалик.
Прочитала, что о бытовых вещах
она думает на английском, пишет
иногда на иврите, потом вдруг на русском,
сама не может понять, как все это устроено.
В этот раз я уже даже не пыталась понять, как это может быть,
ведь я до сих пор не могу представить, как можно
хотеть купить молока на немецком,
в наших городках так не бывает, иначе
мы бы совсем не понимали друг друга.
Поэтому я не думала ни о чем, просто ела по-русски оладьи
с русским смородиновым вареньем, пила по-русски чай,
развешивала выстиранные по-русски простыни и полотенца,
нашла по-русски в последний момент дырку на носке,
поменяла носки, вышла на улицу,
вдохнула и выдохнула, повторяя про себя
«она вдохнула и выдохнула» − по-русски, знакомыми и понятными словами,
день оказался холодным и теплым, сумеречным и ясным −
какими иногда бывают дни самой ранней весной,
неожиданно, без всякой причины, подумала: любовь −
это когда тебе не причиняют боли, когда ты сама
не причиняешь боли, когда уверена,
что завтра тебя будут любить так же, как и вчера.
Я оглянулась назад, посмотрела вперед
и вдруг поняла, что думать такие вещи человек может
только на каком-то неизвестном ему языке.
Еkaterina Simonova, Ekaterinburg
Translated from Russian to English from Robin Munby
I only think in Russian
I only think in Russian.
Later I’ll buy bread rings to go with my tea:
vanilla, toasted, a little stale –
only two shops in Tagil sell them fresh.
I think this all in Russian, of course –
vanilnye, podzharistye, nye sovsem svezhie –
I can’t think it any other way.
A friend of mine moved to Germany.
A few years later she told me in a letter that
She’d even started thinking in German sometimes
and I couldn’t get my head around it.
I tried to imagine what it would be like, thinking müssen kaufen Milch
instead of nuzhno kupit moloko, but I couldn’t.
I don’t even know how to say it right.
This morning I was reading an interview with Linor Goralik.
She said she thinks everyday things
in English, sometimes writes in Hebrew,
then next thing you know she switches to Russian,
and even she doesn’t know how it works.
I didn’t bother trying to understand what that might be like,
since I still can’t even imagine
wanting to buy milk in German.
People don’t do that here, otherwise
we wouldn’t understand each other at all.
So I didn’t think about anything, just ate my pancakes in Russian
with Russian currant jam, drank my tea in Russian,
hung out my sheets and towels in Russian,
spotted a hole in my sock, last-minute, in Russian,
changed my sock and went outside,
breathed in and breathed out, repeating those last words to myself in Russian,
vdokhnula i vydokhnula, those familiar, intelligible words,
the day was both warm and cold, it was dusk, and the sky was clear,
like you sometimes get in very early spring.
Then a thought came out of nowhere, caught me by surprise: love
is when you don’t get hurt,
when you
don’t cause hurt, when you’re certain
that tomorrow you’ll be loved just as you were yesterday.
I glanced behind me, then looked ahead
and suddenly it dawned on me: thoughts like this always emerge
in a language you don’t know.