«Сделано в СССР»: эго-документальная проза Михаила Данилкина
В настоящее время сложно подвергнуть сомнению точку зрения, согласно которой каждый человек, каждая социальная группа, каждая нация имеет собственное видение мира. Субъективный взгляд на действительность выражается в языке – хранилище культуры, истории и опыта человечества.
Носители одного культурного опыта и языка обладают общей картиной мира – этот термин понимается нами вслед за А. Вежбицкой1. C одной стороны, значимые аспекты национальной картины мира формируют язык, в то же время они отражаются в языке. Например, для характеристики языковой картины мира народа особенно важны лексический и фразеологический языковой уровни: анализируя их, мы можем судить о важных для конкретной нации концептах. Вместе с тем упомянутые концепты («основные ячейки культуры в ментальном мире человека» (Степанов, 43) указывают на значимые именно для этой социальной группы реалии и понятия.
В статье мы обратим внимание на две доминантные черты русской ментальности – литературоцентризм2 и историзм3. Оговорим, что доминантными мы называем «важные семантические характеристики, образующие смысловой универсум русского языка» (Вежбицкая, 33) и, соответственно, отраженные в русской языковой картине мира. Наша задача – показать, как указанные доминанты реализуются в языке на примере эго-текстов советского автора Михаила Данилкина4. Его произведения подавляющему большинству людей не известны, поскольку тексты Данилкина были опубликованы впервые в 2019 г. (ЯВСЭ). Все приводимые биографические данные и цитаты из документов взяты из данного научного труда.
Эго-документы Данилкина интересны описаниями советской действительности, в рамках выбранной для статьи темы – в сравнении с другими культурно-историческими эпохами. Так, автор часто обращается к реалиям XIX в. – эпохе расцвета русской культуры. Он отмечает подобие двух времен (примечательно, что XIX век Данилкин описывает через точку зрения литераторов): «Читаешь Лермонтова, и кажется будто вчера все это написано, будто все рядом. Читаешь Белинского, Щедрина – ощущаешь то же самое. Разница лишь в том, что слово “господин” заменено словом “товарищ”, титулы – званиями» (ЯВСЭ, 327), «Нет, в наше время практически невозможны Гоголи и Щедрины. Сожрет их пошлость, сгноит на корню» (ЯВСЭ, 333). Главное отличие эпох, по Данилкину, состоит в невозможности существования в советское время настоящих творцов – ситуации помещения литераторов XIX в. в советскую действительность посвящен отдельный памфлет5 Данилкина, осуждающий советскую цензуру.
Вместе с тем литературоцентризм объясняет упоминание в приведенных цитатах имен литераторов без указания на принадлежащие им произведения – подразумевается, что любой имплицитный читатель, знакомый с русской культурой, должен понимать, с какой целью и оценкой именно эти имена Данилкин включил в свой текст.
Цитация – еще одно проявление литературоцентризма в русской языковой картине мира. Для живой русской речи, публицистики характерно активное использование прецедентных феноменов: «хорошо известных всем представителям национально-лингво-культурного сообщества; <…> актуальныx в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане; <…> обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества» (Красных, 9). В нашей статье между понятиями цитата и прецедентный феномен, в целом, можно поставить знак равенства.
Состав подобных единиц пополнялся (до популяризации кинематографа) преимущественно из литературы, язык советского журналиста не оказывается здесь исключением: «Русь, Русь!! Куда же, обезумевшая, несешься ты?»; «Все под спудом, кроме права жить по законам морали: <…> “грех не беда, молва не хороша”» (ЯВСЭ, 334) – почти точные фразы из «Мертвых душ» Гоголя и «Горя от ума» Грибоедова, или «Настала пора говорить так – во весь голос по примеру Владимира Владимировича Маяковского» (ЯВСЭ, 345) – отмеченный оборот отсылает нас к поэме упомянутого в отрывке поэта В. В. Маяковского «Во весь голос». Другой пример: «Говорят, что у нас сейчас нет ни нищих, ни богатых. Неправда! Следует говорить: нет богатых, но много нищих, особенно нищих духом» (ЯВСЭ, 322) – аллюзия на Нагорную проповедь. Удивительно, как естественно вписывается библеизм в речь ярого сторонника советского атеистического режима.
Заметно, что Данилкин ссылается на классические, известные каждому читателю тексты. Во-первых, это свидетельствует о его начитанности; во-вторых – осознанно или нет, журналист, используя в своих текстах цитирование, включает рассуждения о своем времени в общий культурно-исторический контекст: он сопоставляет эпохи, полемизирует с имплицитными современниками одновременно на языке своего времени и времени внеисторического.
Как яркую особенность русского характера справедливо отметить и нашу любовь к историческим параллелям. Например, в 1990-2000-е гг. была популярна номинация семибанкирщина6, образованная по той же словообразовательной модели, что и слово семибоярщина7. Эта номинация употреблялась в публицистике для обозначения сложившейся в конце прошлого века политической ситуации, когда важную политическую и экономическую роль в управлении страной играло несколько крупных бизнесменов. Конечно, при обращении к русской истории нельзя не вспомнить политическую обстановку в начале XVII в., в которой фактически власть над государством принадлежала семи крупным землевладельцам – такой же олигархии. Так, благодаря появлению в языке экспрессивной лексемы для называния нового политического явления оказывается, что преемственность истории действительна, и новая реалия для знающих историю России воспринимается отнюдь не уникальной приметой одного временного среза.
Что касается Данилкина, он проводит интересные параллели между современными ему реалиями и событиями европейской истории. Журналист находит сходство с советской действительностью в исторических периодах и событиях прошлого: «В эпохе Цезаря, Нерона и Августа: слишком много из этой эпохи перенесено в нашу жизнь – жестокость, властолюбие, <…> опала таких поэтов, как Овидий; <…> слишком много похожего в поведении Кальвина и современных правителей России <…> в эпохе первой буржуазной революции во Франции: эволюция Робеспьера, казнь Дантона, убийство Марата, образование болота» (ЯВСЭ, 328-329). Этим фактам мировой истории соответствуют в советской реальности «убийство Кирова8, создание болота из правящей аристократии в период войны <Второй мировой войны – Е. Ш.> и в послевоенное время» (Там же, 329). Порой исторические события и персонажи разных веков приравниваются друг к другу: «Модернизированный иезуитизм можно условно назвать ежовщиной9, а события 1936–1938 гг. – затянувшейся Варфоломеевской ночью» (ЯВСЭ, 330); говоря о Сталине, Данилкин приводит в сравнение другого всемирно известного авторитарного правителя: «Таких диктаторов, таких Наполеонов, как он, еще не знала история» (Там же, 333). На наш взгляд, обилие прецедентных феноменов демонстрирует стремление автора осмыслить явления своей эпохи как повторение уже знакомых человечеству исторических эпизодов. Массовые убийства неугодных – не новшество СССР, достаточно вспомнить масштабное уничтожение гугенотов в день св. Варфоломея во Франции XVI в.; Сталин – не первый и не последний диктатор (однако, по мысли Данилкина, он все же не равен Наполеону). Точка зрения Данилкина показывает, что история представляет единый процесс, в разных моментах которого могут происходить воспроизводящие друг друга события.
На показанных примерах мы, без сомнения, можем утверждать, что ключевая мысль автора – идея повторяемости истории. Заметим, истории не только России: Данилкин связывает свою эпоху с историей западной цивилизации от Древнего Рима до Франции при Наполеоне Бонапарте. Обратим внимание и на то, что под сравнение попадают лишь отрицательно оцениваемые события и характеристики (по мнению Данилкина, СССР с прошлыми эпохами роднит жестокая, неправильная политика правителей, цензура, бюрократизм, убийства революционеров, репрессии). Получается, что исторические эпохи похожи друг на друга отрицательными чертами, а хороша каждая по-своему, однако положительную оценку упомянутым эпохам автор не дает. Литература в таком контексте служит, с одной стороны, отражением этой идеи, что подтверждает ее универсальность для любой эпохи, с другой – своеобразным нравственным мерилом положительного и отрицательного.
Объем статьи не позволяет привести для доказательств нашей мысли больше примеров, но процитированного материала достаточно для подтверждения того, что Данилкину свойственно обращение к особенным для русской картины мира категориям. Кроме того, нам представляется важным отметить сопоставления Данилкиным советских реалий с реалиями европейской истории (к слову, не свойственными для России), что на примере размышлений конкретного русского человека дает ответ на вечный вопрос, к какой культурной традиции – азиатской или европейской – тяготеет русская? Из процитированных рассуждений писателя следует, что в ситуации приобщения к культурно-историческому опыту Россия сближается с Европой.
Насколько подтвержденные нами особенности повсеместны для русской картины мира, судить на примере творчества одного автора затруднительно. Однако то, что эти явления наблюдаются не только нами и не только на единичном материале на протяжении долгого времени (например, литературный тип «русского европейца» появился в русской культуре еще в XVIII в.), уже позволяет говорить об особенностях национального характера в более крупных масштабах.
Abstract
The article discusses the demonstration of some important features of the Russian cultural and linguistic worldview in ego texts. On the example of the Soviet journalist Mikhail Danilkin’s diaries, methods of implementing these features are noted. So, in the journalist’s texts we find references to Russian classical literature and well-known Russian and European history events. On the basis of the study, the presence of special attention to literature and history in the Russian worldview is confirmed.
Список принятых сокращений
ЯВСЭ – Кимерлинг А. С., Лейбович О. Л. «Я вырос в сталинскую эпоху»: политический автопортрет советского журналиста. М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2019.
Список использованной литературы
- Вежбицкая А. Язык, культура, познание. М.: Русские словари, 1996.
- Кондаков И. В. Покушение на литературу (О борьбе литературной критики с литературой в русской культуре) // Вопросы литературы. М., 1992. №2. С. 75-127.
- Красных В. В. Система прецедентных феноменов в контексте современных исследований // Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей / под ред. В. В. Красных, А. И. Изотова. М.: Филология, 1997. Вып. 2. С. 5-12.
- Романов П. В. Антология преемничества: от Ивана III до Владимира Путина. Часть I // РИА Новости (электронный журнал). 24.09.2007. http://pda.rian.ru/authors/20070924/80563260.html (дата обращения: 19.02.2021)
- Семибоярщина // Энциклопедия Кругосвет (сайт) https://www.krugosvet.ru/enc/istoriya/SEMIBOYARSHCHINA.html (дата обращения: 17.02.2021)
- Смирнова Н. М. Историзм // Новая философская энциклопедия / под ред. М. С. Ковалевой, Е. И. Лакиревой, Л. В. Литвиновой и др. М., 2010. Т. 2. С. 175-176.
- Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. 3-е изд., испр. и доп. М.: Академический проект, 2004.
Примечания:
1 Картина мира – это «вербализованное представление языковой личностью и коллективом в целом строения и функций окружающего мира, существующего в данный момент порядка вещей, его оценки (соотнесения с идеальным эталоном), а также осознание среза сегодняшней картины жизни, как звена в цепи предыдущих состояний общества (результата их эволюции) и базы для дальнейших модификаций в обозримом будущем» (Вежбицкая, 113).
2 Термин «литературоцентризм» в нашей работе обозначает «упорное тяготение культуры в целом к литературно-словесным формам саморепрезентации» (Кондаков, 75).
3 Под «историзмом» в данной статье мы понимаем «принцип подхода к предмету исследования как изменяющемуся во времени, развивающемуся» (Смирнова, 175). Применительно к теме нашей работы историзм означает идею о повторяемости истории, осмыслении автором эго-текстов реалий своего времени как связанных с событиями мировой истории.
4 Михаил Тихонович Данилкин (1914–?) – советский журналист, человек сталинского поколения (состоявшего из молодых людей, взрослевших в период становления Советского Союза: 20-е – 40-е гг. XX в.) Жил и работал на Урале, в провинциальной России. В 13 лет Михаил поступил учиться в школу крестьянской молодежи (так в 1923–30 гг. назывались общеобразовательные школы с 3-летним сроком обучения), где, благодаря учителю русского языка и литературы, увлекся русской литературой XIX в. Тогда же Данилкин, судя по всему, получил хорошие знания по мировой истории.
5 Героями памфлета «Глазами классиков (Сны наяву)» (ЯВСЭ, 273-321) становятся русские писатели А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой, М. Ю. Лермонтов и литературные критики В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский и Д. И. Писарев. Сюжет прост: литераторы по очереди попадают к советскому редактору на разговор, в ходе которого он критикует их язык и идеи, как если бы их произведения (или критические статьи) писались и публиковались в советское время. Этот текст раскрывает тезис из личного дневника Данилкина о невозможности появления личностей такого масштаба в рамках советской действительности. «Э-хе-хе! – вздохнул Виссарион Григорьевич <Белинский – Е. Ш.> и не воздержался от таких слов: – Худо, когда редактор думает только об ответственности перед “соответствующими инстанциями”. При таком положении мы так-таки и не дождемся новых Гоголей» (ЯВСЭ, 289).
6 Продемонстрируем употребление лексемы на примере из газетного подкорпуса НКРЯ: «Популярные во времена Ельцина словечки “царь Борис” или “семибанкирщина”(по ассоциации с “семибоярщиной”) возникли в людской памяти не случайно, как не случайными были и сами феномены ― самодержавное самодурство первого президента демократической России и боярская уверенность “олигархов от демократии”, что главу государства должны выбирать именно они, а не народ» (Романов).
7 Правительство, состоявшее из 7 бояр (крупных земельных владельцев на Руси в феодальную эпоху) и существовавшее с 1610 по 1613 гг. до избрания царем Михаила Федоровича Романова (krugosvet.ru).
8 С. М. Киров – крупный политический деятель первого десятилетия существования СССР. Был убит в 1934 г. по пути на партийное заседание. Его смерть повлекла за собой начало политики массовых репрессий.
9 Ежовщина – разговорное наименование политики Большого террора, проводившейся в СССР в 1937–1938 гг. Связывается с вступлением на пост главы центрального органа по борьбе с преступностью (НКВД) Н. И. Ежова – отсюда и название.
Ekaterina Shemelyuk, St. Petersburg State University
Edited by Natalia Pushkareva, St. Petersburg State University and Dmitry Rudnev, Herzen State Pedagogical University of Russia