ГВОЗДЬ

 

К обеду все уже были пьяными.

Ну, хорошо – не пьяными, а выпившими.

Хотя для меня, человека непьющего, разницы особой между пьяным и выпившим нет.

Чем, например, отличается сытый от поевшего? Или какая, скажем, разница между злым и голодным?

Словом, я не очень понимаю, где эта грань. В каком месте начинается выпивание, которое непременно превращается затем в пьянство?

По-моему, все это – выдумки алкашей. Это они придумали некую таблицу, по которой якобы следует определять степень свинства: от начальной стадии до полного ему соответствия.

Так вот, к обеду все уже были в полном, так сказать, соответствии. В том смысле, что пока еще не превратились окончательно в кучу дров, но отдельные товарищи уже были вполне себе на кураже.

Объем работ на сегодня мы выполнили: крышу перекрыли и двери с окнами вставили. Следовательно – право имеем.

Мы – это строительная бригада совхоза «Первомайский» Каскеленского района Алма-Атинской области. Бригадир – НАМАЗБАЕВ Серикбай. В прошлом – вор-рецидивист. Восемнадцать лет по зонам. Профессию каменщика освоил в лагере.

Члены бригады – плотник пятого разряда НУСИПБЕКОВ Нурлан (девять лет), штукатур четвертого разряда КАМБАРОВ Сарыбай  (четыре)…

Впрочем, не стоит, наверное,  перечислять всех. Достаточно сказать, что бригадир набрал к себе в коллектив людей, близких ему по духу и биографии. Почти все в прошлом – сидельцы.

В тот год я, помнится, провалил вступительные экзамены на журфак и с позором вернулся к себе в село. Точнее, я не добрал баллы. Хотя какое это имеет значение?

Я вернулся к себе, и теперь мне предстояло как минимум год провести в этой милой компании.

Директор совхоза, подписывая мое заявление, так и сказал:

– Пойдешь в бригаду к Серикбаю. Они тебя многому научат. Пригодится в жизни.

Учителя жизни встретили меня с одобрением.

Внимательно и, как мне показалось, с сочувствием, выслушали. Даже спросили, кто такой Юрий РОСТ, и тут же послали за водкой.

С тех пор я неизменно бегал в наш сельмаг, и вскоре продавщица перестала спрашивать, что мне нужно. Как только я появлялся на пороге, с молчаливым презрением совала мне в сумку несколько бутылок водки, отсчитывала сдачу, и я бежал обратно.

В этот раз, когда я вернулся, мужики затеяли соревнование – кто забьет гвоздь-сотку в листвяк с одного удара.

Стоял шум-ор. Громче всех басил здоровяк Сакен (восемь лет по бакланству). Он всё порывался в центр и опасно размахивал кувалдой. Однако его не пускали: говорили, что нужно по старшинству.

А старшим был Ахмет-ага. У него был самый большой стаж в поселковой стройчасти, и ему по праву положено было начать турнир.

Притащили толстый брус. Бросили на бетонный пол. Дали гвоздь. Расступились. Замолчали.

Ахмет-ага затянулся пару раз папиросочкой, глянул с прищуром на брус, как бы примериваясь, и со знанием дела взял в руки молоток. Опустился на корточки, провел шершавой ладонью по доске, выбирая место без сучков, и зажал меж пальцев гвоздик. Все затаили дыхание.

Ахмет-ага сделал глубокий вдох и с серьезным замахом шарахнул по гвоздю. Тот вошел ровно «по пояс».

Все тут же загалдели:

– Не вошел!

– Криво попал!

– Удар слабый!

– Стариковский!

– Следующий!

А следующим был Мазимбай-ага. У него стаж был поменьше ахметовского, но он тоже лет сто работал на стройке.

Все повторилось как под копирку.

Мазимбай-ага затянулся примой, выбросил окурок, крякнул и шагнул к доске. Все притихли.

Мазимбай-ага шарахнул. Гвоздь вошел глубже, но, опять же, не весь.

– Не-е, не считается!

– Кисть не напряг!

– Не тот нынче Мазеке!

– А раньше мог!

– Следующий!

И так – по кругу.

Турнир постепенно стал набирать обороты.

Ни у кого не получалось загнать гвоздь с одного удара. И чем больше участников сходили с дистанции, тем жарче разгорались страсти.

Сакен все махал кувалдой. Орал:

– Дайте мне! Ну, дайте же мне, сволочи!

Его отпихивали:

– Не лезь!

– Жди своей очереди!

– По старшинству!

И подходили по очереди старшаки, дымили папиросками, били по гвоздю с надсадными выкриками и со смущенной улыбкой отходили в сторонку, уступали другим.

Уже весь брус был утыкан гвоздями и напоминал какое-то странное ископаемое: то ли нелепо вытянутого ежа, то ли сплющенного дикобраза. А строители всё орали, толкались.

– Дайте мне! – кричал Сакен. – Дайте, я его размажу!

– Да подожди ты! – одергивали его.

– Не лезь!

– Следующий!

Когда очередь дошла до Кодара (восемь лет за конокрадство), он вдруг стал разминаться, как штангист перед подходом. На него начали шикать.

– Чего это он?

– Эй, Кодар, чё ты выеживаешься?

– Давай, не тяни!

Кодар делал вид, что не слышит. Лишь бросил:

– Спокойно, граждане. Доска – это женщина, а гвоздь – это я.

Никто ничего не понял из этой мудреной фразы, но Аргынгазы – приятель Кодара (шесть лет за разбой) – объяснил.

Он сказал, что Кодар так настраивается. Что он с недавних пор увлекся йогой, а там главное значение имеет настрой. Поэтому сейчас Кодар настраивает свои чакры. И когда он их настроит, то произойдет мощная концентрация энергии, и он ударит по гвоздю, и тогда его кундалини раскроются во всей своей красе.

Никто не захотел видеть раскрывшиеся кундалини Кодара. Тем более – во всей их красе. Поэтому загалдели, перебивая друг друга:

– Эй, Кодар, кончай тут кривляться!

– Не задерживай!

– Дома будешь свои кундалини рассматривать!

– Дайте мне! – орал Сакен. – Я его размажу!

Кодар присел к доске и закрыл глаза. Все с удивлением наблюдали.

– Эй, Кодар!

– Ты чё, заснул, что ли?

– Бей давай!

– Кому сказали – бей!

– Бей, тебе говорят!

И Кодар ударил.

Ударил так, что гвоздь исчез. Вообще. Пропал. Его нигде не было. Все с изумлением нагнулись, рассматривая место удара. Там лишь осталась вмятина от удара.

И тут вдруг выронил свою кувалду Сакен, и с тихим вздохом стал оседать. А потом и вовсе повалился на спину. Глаза его были открыты, рот застыл в полуулыбке, а во лбу его торчал гвоздь. Тот самый. Сотка.

– Ё! – обронил Ахмет-ага.

– Мама! – произнес Аргынгазы.

– П…ц! – подытожил Кодар и брякнулся в обморок.

Секунду длилось замешательство, а потом словно кто-то включил телевизор. Да еще и врубил на всю громкость.

Начался невообразимый переполох. Все забегали как заводные.

Кто-то приволок зачем-то носилки. Кто-то стал рыться в сумках, выворачивая все наизнанку в поисках бинтов и зеленки. Кто-то принес ведро воды и побежал за ковшом. Кто-то тряс Кодара, бил его по щекам, приводя в чувство.

Все остальные носились вокруг Сакена. А тот лежал неподвижно, как труп, и вроде даже дышать перестал. И самый ужас: из-под гвоздя, который зловеще торчал у него изо лба, тонкой струйкой потекла кровь.

Наконец, самый рассудительный – Мазимбай-ага – поднял руку и громко произнес:

– «Скорую»!

Полбригады как ветром сдуло – рванули в контору звонить в район. Остальные сгрудились возле Сакена и пытались с ним заговорить. Трогать боялись.

– Сакен!

– Эй, Сакен, ты живой?

– Сакен, ответь.

Но Сакен не отвечал. Он лежал с блаженной улыбкой и смотрел куда-то в небо своими широко раскрытыми глазами. Что он там разглядывал, одному богу известно.

Через полчаса приехала «скорая». Сакена увезли. Все притихли. Даже про водку забыли.

…Ближе к осени Сакен вернулся в бригаду.

Рассказывал, как съездил в Гагры по путевке. На реабилитацию якобы: начальство ему выписало «за ударный труд». Но, скорее всего, просто испугались.

Там, в Гаграх, рассказывал Сакен, он закрутил роман с одной артисткой. Знаменитой. Даже фотографию ее показывал: вырвал из журнала. Сказал, что она называла его «мой матадор».

Ахмет-ага спросил, кто такой матадор.

Сакен ответил, что это тот, который дерется с быком.

А насчет операции Сакен ничего не стал рассказывать. Не помню, говорит. Лишь сказал, что врачи обрадовались, когда череп его вскрыли. Сказали, что все жизненно важные органы в порядке, травма бытовая, крови потерял не много и, что самое главное, мозг не задет.

Вот если бы задело…

 

Ermek Tursunov, Almaty

 

Edited by Olga Burenina-Petrova, University of Zurich & University of Konstanz and Gazinur Gizdatov, Kazakh Ablai Khan University of International Relations and World Languages

Schreiben Sie einen Kommentar

Ihre E-Mail-Adresse wird nicht veröffentlicht. Erforderliche Felder sind mit * markiert