СВИДАНИЯ
Четыре встречи в четырех действиях
Всякая агония сообщает определённую истину.
Мишель Фуко
Увертюра
Контуры серого неба облака полны воздуха
Нижняя плоскость черна до боли в глазах
Линия соединяющая верх и низ красная
Справа слева туда сюда ходят фигуры
Полутени намеки на человеческие движения
Нежно голубые
Когда они перестают ходить остаётся только пустота
Она длится в самой себе не изменяясь
Мотив 1
распоряжаться телом в пространстве куба
чёрное на чёрном
сообщать нежность путем загрязнения цвета
чёрное на синем
освещать отдельной хрупкостью напряжённые мышцы
чёрное на белом
позволить телу ускользать через увечья
чёрное на красном
жест тишины
Мотив 2
десять детей пошли погулять
хвать-хвать
брык-брык
тук-тук
дрыг-дрыг
щиль-щиль
филь-пиль
ур-пур
врур-врум
фьют-фьють
только Джеймс вернулся к матушке
Действие I
Появляется мужчина. Он тяжело дышит, с трудом волочит тело. Он измучен бегом или бегством. Он безвольно шатается по пустоте, в какой-то момент замедляется, падает, не имея больше сил продолжать движение. Его тело раскинулось по чёрной плоскости.
Пустота длится. В один из её моментов он приподнимается, оглядывается.
Он:
Я потерял время
В серебряной пустоте
Как будто бежал за тенью
И тень улыбалась мне
(Падает, затем приподнимается снова)
Мне вспомнился дымный абрис
Возлюбленной нежной моей
Ночь в темноте рассмеялась
Невидим образ теперь
(Падает, затем приподнимается снова)
Я вспомнил восторг и желанье
Ушедших зелёных дней
Лицо её рассыпается
Землёй сухой во тьме
(Падает, затем приподнимается снова)
Она словно ангел небесный!
Венец моей жизни больной
Ускользает профиль прелестный
Шёлковою змеёй
(Падает окончательно)
Но где я теперь, где она
Сколько шагов в бреду
Без жизни, без смерти, без сна
Неужели не отыщу?
Вдруг пустота наполняется шумом, стуком, шёпотами, скрежетом зубовным. Красная линия набухает и готовится поглотить серые облака. Появляется Пацца. Её длинные волосы спутаны, лицо бледно, одежда грязна чем-то неприятным. В руке мерзкая фарфоровая кукла без глаз.
Пацца (идёт расхлябанно, напевает):
Я бегаю по лугу
Куртийон-куртийет
И ягнёночка зову
Сюивон-сиювет
(Спотыкается, затем падает)
Я по садику гуляю
Куртийон-куртийет
Я цветочки собираю
Сюивон-сиювет
(Спотыкается, затем падает)
Я по озеру хожу
Куртийон-куртийет
И на рыбок я гляжу
Сюивон-сиювет
(Спотыкается, затем падает)
Я за ножиком иду
Куртийон-куртийет
Я ребёночка убью
Сюивон-сиювет
(Падает рядом с мужчиной)
Он вздрагивает, стряхивает оцепенение.
Он:
Ты ли это?
Пацца:
Ай, узнал!
Душка, узнал!
(Хлопает ладошкой об куклу)
Он:
Как спутаны твои волосы, как ты бледна…
Пацца:
Это всё от дерьма!
Он:
Твой голос надломлен, сама не своя…
Пацца:
Всё дерьмо, милый! (заливается смехом)
Затем встаёт, ходит кругами с закрытыми глазами, жутким голосом повторяет:
до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до додо до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до ддо до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до додо до до до до
(тишина)
Он:
Ах, как голова болит… Скажи мне, о чём ты? Как ты жила после?
Пацца:
Душка, ушко! Ха-ха-хо! А ты не знаешь? До-до-до!
Он:
Ничего не знаю.
Пацца:
Ох ох ох!
Он не знает!
Интереснейший случай –
Невинный младенец!
Он:
Ну что же ты! Говори!
Пацца:
Я подходила к цветочкам
Гладила их, целовала
Когда же цветочки сгнили
Я вдруг сумасшедшая стала!
Он (внимательно смотри на неё, шёпотом):
Да она же и в самом деле…
Пацца (будто на минуту освобождаясь от своей болезни):
Ты помнишь, был месяц май, солнце так ярко светило нам, в те дни, оно не погасало, мы спускались к воде, поднимались по ступеням дворца, эхо наших шагов, отражения, ты, я, ты, я, эхо нашего смеха, он становился летучим, скручиваясь, уносился в небо… (закрывает лицо руками, при этом роняет куклу, та падает и повреждается)
(гудит в ладони): А ПОТОМ до-до-до-до (…)
Он:
Не надо, прошу тебя!
Пацца (отнимает руки от лица, движения её становятся ещё более судорожными):
А я как просила!
Он:
Сжалься!
Пацца:
Сжалься… О, жало! О, мёд! Мне горько с цветами расстаться, их сладкого мёда не есть.до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до до
Он:
Я так любил тебя.
Пацца смотрит на него, улыбается, но улыбка эта уже обращена не к нему, а к чему-то глубоко спрятанному. Поднимает части куклы, нежно их гладит.
Снова слышен шум. Теперь различим ещё и протяжный вой. Пацца в испуге смотрит по сторонам.
Пацца:
Бойся в ночи приходящих!
(отползает в сторону, затем неловко встаёт на ноги)
Он (вдруг сильно испугавшись):
Что ты знаешь об этом вое? Он преследует меня здесь.
Пацца:
Ха-ха-ха!
Я безумная женщина!
Хо-хо-хо!
Ничего не знаю!
(кружится с куклой)
Ужасные звуки на несколько невыносимых мгновений становятся странно интенсивными. Пацца совершенно не в себе, её глаза бешено крутятся.
Он:
Неужели я…
Безумный взрыв надломленного голоса Паццы обрывает его фразу. Как сомнамбула, она делает несколько шагов ему навстречу.
Пацца:
Меня толкали к эшафоту
Под улюлюканье толпы
Но вспомни, руку заносящий
Пойдёшь и ты.
до до до до дождись
(дождись)
наш дортуар стремится вниз
и до до до меня коснётся
подушка голову-с-плеч-брысь
(н)до! (н)до! (н)до!
(вой)
Он (пытается приблизиться к ней):
Возлюбленная моя…
Пацца (резко останавливается, из застывших глаз текут серые слёзы):
Нет, не твоя!
Злыми и резкими движениями она отдаляется от него, и, наконец, исчезает, весело додоча.
Действие II
Он опускает взгляд, желая опустить его ещё ниже. В задумчивости он рассекает пустоту. Из бокового провала не спеша и очень тихо появляется Северина. Расстояние одного её шага мало ничтожно, и всё же, в этих шагах скромное величие и сдержанная гордость. Таким образом она выходит на середину. Он, всё ещё не ощутив её присутствия, начинает снова кружить по пустоте, и, в одну из траекторий, врезается в неё, охнув. Она не шелохнулась.
Он:
Ох!
Отступает на полтора шага, затем приближается на половину этого расстояния. Протягивает руки, как бы ощупывая контуры, не её, но её тени, или невидимого тихого дыхания. К ней прикоснуться не решается.
Он:
Ты здесь.
Северина:
Да. Я – здесь.
Он с видимой усталостью отходит ещё немного в сторону. Вдруг приближается к ней почти близко, обнимает взглядом.
Он:
Я вспоминал тебя
Во дни тягостных раздумий
И ночей
Я вспоминал твой голос
Чудный
И материнскую тоску твоих плечей
Я вспоминал твою неспешность
Осторожность
Спокойствие и теплоту
Теплый свет красных прожилок
Цветочные руки
Я вспоминал
Северина:
Здравствуй. Ты бледен той бледностью, что осиротелые дети бледны. Нужно выезжать чаще, нужно смотреть на океан.
(её голос мнётся в заплетающийся шёпот: ре ре ре ре)
Он:
Ты была нежными словами
Знала их тайны
Когда они раскрывают лепестки
Когда закрывают
Ты была доброй рукой
Чутким стеблем
Обвивающим, чтобы дать выжить
забыть…
Северина:
Эта прогулка, которая… Ре-ре-ре-ре… Прогулка, причиняющая боль. Ни одной тропинки уводящей от руин.
Он:
Посмотри на меня! Что же ты говоришь?
Северина медленно поворачивает голову, затем корпус, нежно на него смотрит. Её рука по-матерински полуприкасается к очертаниям его лица.
Дымчатая тяжесть опускается на его плечи, также утомлённые.
Он (тихо-тихо):
Успокой меня.
Тело Северины наделяется ритмом, руки она чуть протягивает вперёд, складывая из кистей цветы, раскрывающиеся, исчезающие; разводит руки в чуть согнутую линию, обозначая контур земли, и снова складывает кисти в цветы; повторяя тихий алгоритм, она произносит:
Когда бы у меня был ключик золотой
Для сына моего я отыскала дверь
Увитую плющом и листьями травы
Тяжёлую причуду храбреца
Когда бы я могла его спасти
Подальше от французских парков увести
Где прилипает маска чтоб укрыть
Свинцовую улыбку мертвеца
Тогда бы я смогла его отвлечь
Невинность детских игр не упрекнуть
Однако небо набирает ртуть
И выплеснет её
Останавливается. Застывшие цветы. Уменьшая присутствие голоса, трансформируя его в лёгкое дыхание, закрыв глаза, умолкает: ре-ре-ре-ре…
Когда последний звук отходит, голова запрокидывается. Кисть левой руки сжимает запястье правой. Начинается медленное движение в сторону точки появления. Он, руководствуясь порывом, будто желая задержать её, делает шаг.
Он:
Постой же.
Всё замирает. Молчание. И раздаётся вой.
Он (отчаянно хватаясь за голову):
Дьявольщина!
(переводит дыхание)
Скажи мне, о спокойная, знаешь ли ты, что здесь за вой?
Северина, полуобернувшись, нараспев:
Не знаю.
Кажется, во сне я слышала,
но вспомнить не могу.
Он издаёт нечто между «ох» и «ух».
Северина (смотрит на него с жалостью):
Ребёнок медлит взрослым стать
Ре, ре, ре
Ребёнку запретят играть
Ре, ре, ре
Ребёнка на замок запрут
Ре, ре, ре
Ребёнка взрослые сожрут
Ре, ре, ре
но пусть попробуют они
найти от зуда пузырёк
цепями огласить мирок
от бега розги применить
и выгнать с праздника взашей –
свихнётся сфинкс от детских вшей
(затем обращается к нему напрямую):
а ты родился на беду
к чужому подошёл столу
(повторяет ритмичные движения)
Он тихо смотрит.
Он:
Возлюбленная моя…
Северина (останавливается, обхватывает себя руками, сгибается пополам, затем, медленно и эластично, будто стебелёк, распрямляется):
Нет, не твоя…
Исчезает незаметно.
Растительная пауза.
Интерлюдия
Вот набухает небо
Льётся из неба ртуть
Блестящие шарики брюха
Вышнего на небесех
Кровью сочатся ногти
Яд предворяет плоть
Пере из чрева в чрево
Земля и по всей земле
Под занавесом украдкой
Проскальзывает томно в сон
Фантомное чувство упругости
Вырванных лепестков
Мотив 3
три строчки о повешенном
живописуют
переставшие дрыгаться ноги
Действие III
Он утопает в пустоте. Сквозь чёрную её ткань носится вой, в поисках слабых нитей, разрывов, и, конечно, отыскивает их. Вдруг тревожные звуки затихают, уступая место шумной неразберихе, задорному маршу.
Проносятся тени карнавальных фигур, разнузданных масок.
Он:
Что за адский цирк!
Луч масляного тяжёлого света устремляется вверх. Там, на растянутом канате, появляется Акробатка. Она вся сконструирована из линий, прямых, извивающихся. Искуственная принцесса призрачного купола. Смело, вытянув всю линию шейки, ступает. Линия ноги взмывает, сгибается, опускается. Улыбается ослепительно периметрами зубов, легчайше подпрыгивает, отталкивается от пружин воздуха, чтобы опуститься на черноту всеми линиями своих ловких стоп. Сделав это, она откидывает голову, чтобы полюбоваться на канат, ждущий её.
Акробатка:
Флик-фляк, мой золотой фазан!
О, мой канат!
Я исшагала изнутри
Так бороздили океаны
Мужчины дикие и женщины из яда
Но даже их серебряные стопы
Тебя обвить так не были достойны
Как линии мои
Наш резвый танец!
Земля меня споткнуться заставляет
Но ты рождаешь новую меня
Грациозно, так, будто за каждой её линией следит тысяча-другая глаз, поворачивается в его сторону. Застывает красиво.
Он:
Не может быть… А всё-таки, я сплю…
Акробатка:
И видишь лучший сон!
Он:
О, как ты лучезарна!
Акробатка:
Я лучезарна!
Он:
О, так ты весела!
Акробатка:
Я весела!
Он:
О, светлое виднье!
Акробатка:
Виденье я!
Он:
Возлюб…
Его излияния прерываются ужасающим воем.
Он:
Что за кошмар!
(Хватается за голову)
Он:
Скажи… ведь ты, казалось мне, всесильна… Что здесь за вой?
Акробатка:
Не знаю… Но только! Такой же вой и в моём сне…
Улыбка помимо её воли искажается, оголяя часть крепких зубов. В застывшей позе проявляется надломленное. Она быстро одерживает верх над внезапной слабостью.
Он:
И что в том сне?
Акробатка дрожит, пытаясь сохранить улыбку. Вдруг изящно согнутая линия её правой руки скручивается, будто отделяясь от остального тела, на которое, впрочем, скоро нападает лихорадка. Тело падает, от удара об черноту линии рассыпаются. Акробатка полувскрикивает, полувсхлипывает, пытаясь обрести форму. Он мужественно смотрит на её страдания. После долгих судорог, она находит силы приподнять корпус, найти поддержку в пустоте. Ребёнок, от раздвинутых ножек которого укатился мяч, так она сидит. Голоском дрожащим напевает: ля-ля-ля-ля (затем начинает рассказ).
Сон акробатки:
Меня окружает доморощенный нимб
Фальшивого золота сцены
Меня встречает фривольный свист
Ценителей откровений
Их мерзкие рожи, их грязные дети
Их пошлые браки, их грубые руки
Всё, что принадлежит им – ад
Туда хотят затащить и меня
Но я, взмывая под купол арены,
Развёртываю небеса
Первая мученица порхающая по канату
Моё подношение – сальто-мортале
Ангел пролетает над их головами
Прежде чем мне ненавистные
Мной восторгаются жалкие свиньи
Спокойствие, опустошение
Я танцую только для каната и Господа Бога
Если руки соблазняют их выразить мне восхищение
Пусть лучше отрежут руки
Не посмеют складывать их для молитвы
Я же телом творю самые нежные
(вдруг начинает вздрагивать, как будто зашлась рыданиями, но глаза сухие-сухие)
в момент высшей красоты когда моё тело траснформируется в устремлённую к небу напряжённую линию эти звери начинают остервенело хлопать будто нанося удары но я замечаю среди изношенных лиц другие подсвеченные полуулыбающиеся в глубине этого мяса рождается медленно протяжный вой затем вырывается все голоса срываются на крик воздух самый леденеет и впивается в моё тело так что я становлюсь застывшей танцовщицей уморенной холодом мученицей вой поднимается извиваясь взвиваясь ко мне резко жалом своим к моему горлу инструмент адский вывернутый вздернутый Господи!
Он меня опрокидывает, линию разрушает, я лечу вниз, чтобы напороться на многие и многие глотки.
(опускает голову, на последнем дыхании)
И этот вой… Он здесь. А в моём сне есть также ощущение, точно такое, когда бежишь, обезумев от ужаса, открывая перед собой двери, множество дверей.
Акробатка три раза пытается подняться, но падает, и только чертвёртая попытка приводит её в вертикальное положение. Она воспроизводит прежние движения, но тело отвечает скупо, как будто один из маленьких механизмов внутри сломался и сгнил.
Акробатка:
И больше ничего не знаю
(Смотрит вверх на канат)
Быстрее бы взлететь
Он:
Все птицы, большие и малые, не так ценят небо, как ценишь ты! Но я прошу тебя, не покидай меня опять, неуловимая.
(стоит молча уткнувшись в её позвоночник)
Драгоценное моё чувство, возлюбленная моя
Акробатка (по-змеиному ловко ускользает):
Нет, не твоя!
Акробатка снова на канате, но в этот раз её движения полны усталости. Слышен вой. Она вскрикивает, затем исчезает линиями.
Скорбная пауза.
Мотив 4
мы опоздали на спектакль
мы опоздали на спектакль
мы опоздали на спектакль
голову уже отрубили
Действие IV
Горечь разливается по пустоте. Он движется хаотично, закрыв лицо руками, вой нарастает. Где-то вдалеке видны очертания трёх фигур, они неподвижны, руки по швам. Когда вой всё же стихает, он уже не в силах держаться на ногах. Его тело сваливается в неупорядоченную форму, тяжело переводится дыхание. Медленно выходит четвёртая фигура, вся белая. В руках у неё цветы, она напевает:
Безвременник
Цветёт, цветёт
Любовник мой
Умрёт, умрёт
Бледная девушка подходит ближе, видит его, цветы рассыпаются.
Он (замечая её):
Так странно, после всех появляешься ты.
Она:
А что тебе говорили в детстве, солдатик? «Не смотри, не смотри».
Он:
Я видел безумную, спутанные волосы, видел кроткую, мягкие волосы, видел сломленную, огненные волосы.
Она:
Нашёл ли ты милую-зелёные рукава?
Он:
Не смейся над моим горем, не прикасайся к нему. Ты ничего не знаешь, страдание моё нельзя исчерпать.
Она:
Ты принимаешь за правду тень
Жуёшь и глотаешь ложь
Но тень обманет, ложь осквернит
Любимую ты не найдёшь
Он (почти бросается на неё):
Замолчи!
Она отходит назад. Он снова опускается.
Она:
Ты сказал, видел безумную. Что же случилось с ней?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, видел нежную. Почему же она так печальна?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, видел ловкую. Почему же она оступается?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, я после всех.
(пауза)
Что мне сказать о них?
(пауза)
Что мне сказать о них?
(пауза)
монолог 1
(предупреждать и свидетельствовать)
о жутком сне пою
о теле электрическом
в мечтах о двойниках
изъеденных в грязи
комочек плоти брошенный
на пьедестал и там
оставленный и там
задушенный покроется доспехами
из пыли
о сладком сне пою
о теле преданном
в земле найдёшь постель
там встретишься со всеми
стеклянный шарик пепла съеденный
по горлу катится из
сердца падает из
чрева из появляется
в землю
о вечном сне пою
о теле тихом
плот движется
вторгаясь в тишину
неведомо почти разбитый
засохшей земли от
к ускользающей линии к
чёрно-синему
горизонту
Она быстро подходит к нему, обхватывает его голову руками, приближает лицо:
Горе тому, через кого соблазн приходит в мир.
Отпускает его, медленно танцует, собирая цветы. Он же охвачен волнением, всё тело сводит. Раздаётся вой. Она будто не слышит, беспечно играя с цветами, он же в ужасе закрывает голову.
Он:
Горе охватывает полностью.
Она напевает.
Он находит своё тело, поднимает его, подходит к ней. Так стоят они друг напротив друга, потерявшиеся в вечности призраки.
Он:
Скажи мне, что здесь за вой.
Она:
Так воют неуспокоенные.
Он:
Отчего?
Она:
Они полюбили. Они продолжают любить даже здесь. Поэтому воют.
это хор задушенный
голос чей-то забытый
под плитами серыми
разрываются лица
Он:
А где же моя возлюбленная? Мне столько раз казалось…
Она:
казалось что?
Он:
нашёл
Она:
кого?
Он молчит.
Она:
там, где эти цветы растут (указывает на безвременники)
лучше видно, чего люди ждут
они утешают себя сладкими призраками
что дуновение
но себя обманывают
сердца поганые не смягчились
только в жестокости они процветают
люди не знают любви
если же им иногда выпадает на долю
быть нитью с другим связанным
тогда их всё же разделяет время
множество безучастных дней
твой бег поэтому был напрасным
человеческий хаос пыли
оставленный лабиринт
(пауза)
Твоя возлюбленная не жила с тобой в одно время. Кармелитка, её обезглавили. Знаешь ли ты эту оперу?
(звучит фрагмент финальной сцены оперы Франсиса Жана Марселя Пуленка «Диалоги кармелиток»)
Он:
Нет, не знаю.
Она:
В этой музыке услышал бы ты отзвук её голоса, эхо её тени… Теперь же ты проклят! Ты знаешь, что проклят? Проклят! Погиб! (стучит ножками)
Он:
Помолчи, замолчи! Или ты тоже сошла с ума? Как та… Или те? … Я?
(она стучит ножками ещё сильнее и смеётся)
Безумная!
Она:
Я? Я… да это ты сошёл с ума. Блуждаешь во сне по адским горам. Ступни истёрлись в кровь.
Ты слеп, а хочешь видеть!
Ты глух, а хочешь слышать!
Ты нем, ты не можешь кричать!
Не говори не говори не наговаривай
Никогда не видел её!
Голоса её не слышал!
Монолог 2
о цветах
То были тени, слабые и сладкие, то были призраки, горькие и тихие, ступай же нежно среди них, их топчешь. Им лучше было бы погибнуть, пойти гулять и заблудиться, но к пыткам нежным никогда не обратиться, не обратиться в скорбный серый хор. Цветут недолго, быстро увядают. Пыльца гниёт, пыль крутится, пылинки дышат. Прислушайся к томлению частиц. Они горят, они сгорают, они исчезли. Стальное солнце выпьет лепестки. Что стелется, то рано ускользает, соскальзывая в чрево пустоты. Там холодно, огонь горит, не шелохнётся, там бушует море. Выкручивая стебельки. Срывая крики. И движется надменно несмолкаемый ропот в координатах прерваной оси. То соль земли. Мы соль земли.
(пауза)
Зачем цветы? Они цветут и гибнут, их прелесть анонимна, и отдаётся пустоте.
Она нежно смотрит на букет в своих руках, укачивает его, будто что-то живое, медленно уходит, напевая:
Безвременник
Цветёт, цветёт
Любовник мой
Умрёт, умрёт
Исчезает.
Вдруг становится необыкновенно тихо. Малейшие звуки, самые незаметные цвета поглощены тьмой. Материя сама подвергает себя обесцвечиванию. Инфернальное пространство освобождается от своих цепей – так жизнь показывает своё лицо, так жизнь избегает рассказа о себе. Всё трансформируется в просторанство вечного порядка. Его законы подвешивают уставшего человека в круге света посреди пустоты. Тело теряется настолько, что ни его устройство, ни его функции более не подлежат описанию. Радиус уменьшается. Луч ускользает. Автор приходит с последними словами:
Я оставляю тебя в этой пустоте
хаос космоса
Между застывшими маятниками
Совершенстом отсутсвия
Воющей тишиной
Куда привело нас желание смерти?
Больше никаких очертаний
Никаких фигур
Человек в погоне за наслаждением
Погружается в сон
По ту сторону ощущения
Имена забываются
Так вспомним ли мы о себе
Если отражение исчезает
Остаётся двойник с пустыми руками
Опустошение слишком мощное
Тело расслаивается
Я оставляю тебя подвешенным
В холоде до забвения
Среди потухших звёзд и чёрных зеркал
Мироздания машинерия
Как цветок сохранит тебя
Нежная пауза.
Свет исчезает.
Yaroslava Zakharova, Smolny College of St.Petersburg State University
Edited by: Olga Burenina-Petrova, University of Zurich & University of Konstanz and Konstantin Bogdanov, Russian Literature Institute (Pushkin House), St. Petersburg