KRÁTKÉ INTERVIEW S RUSKOU SPISOVATELKOU DINOU RUBINOU
Pro oslovení Diny Rubiny jsem se rozhodla v průběhu psaní své bakalářské práce na téma „Román Syndrom loutky autorky Diny Rubiny jako ohlas ruského symbolismu“. Věděla jsem již předem z rozhovorů, jejího instagramu nebo facebooku, že velice ráda komunikuje se svými čtenáři, a tak jsem ji kontaktovala přes webové stránky. Byla jsem překvapená s jakou rychlostí mi odepsala, že ráda zodpoví mé otázky a ihned mi dala svou e-mailovou adresu. Po odeslání otázek mi během pár dní poslala své odpovědi a popřála hodně štěstí při psaní práce. Rubinina láska ke slovu je cítit i z jejich odpovědí, které nás vtahují do nového vyprávění. Spisovatelské řemeslo se v nich nezapře. Jsou květnaté, vůbec ne strohé či vyhýbavé, ba naopak jako by nám autorka otevírala bránu ke svým vzpomínkám a vpouštěla nás do svého nitra. Doufám, že bude rozhovor připadat zajímavý i vám.
Вы выбрали Прагу в качестве символа «кукольного» города, опираясь на Ваши личные ощущения от увиденного в этом городе? Чем Вас очаровала столица Чехии? Привлекла ли Вас Прага «вывесками и тысячами ликов, смотрящих на человека с вершин зданий», так ярко описанными Вами в романе?
У меня с Прагой давняя любовь, много лет назад мы с мужем, художником Борисом Карафеловым, поехали в Прагу – знакомиться. И влюбились оба. Тут надо понимать, что это любовь не туристическая, а влюбленность в город, в его ауру писателя и художника. Когда вернулись, разбежались каждый к своему «станку»: у Бориса появилось множество пражских и «чешских» картин. А я написала большую повесть-новеллу «Джаз-банд на Карловом мосту». Она начинается так:
«Прага одухотворена более, чем любая другая столица Европы, возможно, потому, что населена не только людьми.
…Загадочную вольную жизнь ангелов, святых и покровителей церквей и соборов, – всех тех, кто венчает пражские крыши, карнизы, порталы, антикки и фасады зданий, – обнаруживаешь не сразу.
Эта приветливая компания апостолов и мучеников, дам и галантных кавалеров мушкетерского вида, таинственных фигур в сутанах и королевских мантиях открывается неожиданно, едва ты поднимаешь голову к небу на первые капли дождя, чтобы определить – не пора ли доставать зонтик.
И тогда над тобою распахивается неведомая и обаятельная жизнь обитателей высот. Они парят где-то там, над головами проходящих внизу туристов – святые Войцехи и Сигизмунды, короли Карлы, Рудольфы, Вацлавы… Их далекие каменные улыбки, раскинутые крыла, зажатые в кулаках жезлы и шпаги пригласительно и зазывно летят в пространствах разновысоких крыш».
Как видите, в каждой строке здесь прочитывается именно влюбленность, которую мы с мужем не растеряли с годами, она только усилилась. И при каждой возможности мы стремимся оказаться в Праге.
Описание Петра у меня вызывает ассоциацию с образом Петрушки. А другие герои романа тоже вдохновлены театром? Мне показалось, что некоторые черты Тадеуша Вилковского частично воплощены в Панталоне, это так? Еще, например, Петр, если я не ошибаюсь, в одном месте сравнивает Лизу с Коломбиной.
Ну, а как же иначе – ведь это роман о Кукольнике! И о его неизбывной страсти к двум ипостасям Куклы в его жизни – жене Лизе и ее копии, гениальной кукле Элис. Разумеется, все пространство романа намеренно пронизано образами кукол рождает у нас разные кукольные аллюзии. Я люблю насыщать пространство прозы значимыми и говорящими деталями, которые работают на основную идею романа. Я и весь город включила в хоровод романных образов, всю Прагу, с ее ликами и разноцветными фасадами домов, похожих на цветную ширму кукольного представления.
Я прочитала в одном американском исследовании о наличии форм смеховой культуры (идеи которой были сформулированы М.М.Бахтиным в работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса») в Вашем творчестве. Вы действительно используете в своем творчестве традиции смеховой культуры? Я думаю, что в романе о Праге вы не случайно упоминаете карнавал.
Я вообще очень люблю и ценю традиции карнавала в любой культуре. Писала о венецианском карнавале тоже, и – да, Бахтин великолепно исследовал эту тему. Книгу, о которой Вы говорите, я изучала и даже цитировала ее в своем романе «Последний кабан из лесов Понтеведра», потому что и там есть любимый мною образ лицедея, кукольника Люсио – правда, страшноватый и трагический образ.
В своих интервью Вы постоянно подчеркиваете, что читаете классическую литературу. Я должна сказать, что, благодаря аллюзиям, отсылкам и упоминаниям исторических событий, это очень заметно. Есть ли писатель, чье творчество оказало на Вас наибольшее влияние? Сказывалось ли это влияние во время написания «Синдрома Петрушки»?
Из классики мне ближе всего наименее карнавальный писатель – Чехов. Но я читаю и люблю его с детства, и очень многое почерпнула у него в вопросах стиля. Но вот уж точно, что все образы и вся архитектоника романа «Синдром Петрушки» весьма далеки от Чехова, да и вообще, от русской классики. Это, если можно так выразиться, вовсе не русский роман. Хотя образ Тадеуша Вильковского чем-то напоминает образ Свидригайлова у Достоевского.
Вам удается создать личность персонажа с помощью языка – например, Ваши герои общаются на польском, украинском и русском языках, и при этом у каждого индивидуальная речевая характеристика. В ваших работах много людей разных национальностей. Связано ли это с вышеупомянутой карнавальной культурой? Вы как будто этим показываете красоту разных языков, которые встречаются в одном месте?
Конечно, спасибо что Вы это заметили. Я ведь выросла в таком месте, где проживали сто четыре народности. В Ташкенте! Мое ухо с детства приучено к целой палитре акцентов, и потому, возможно, я ценю чистоту языка – когда идет авторский текст. Но в прямой речи, в голосах героев я обожаю живую жизнь, а живая жизнь великолепна! Она звучит как орган, она переливается красками и голосами. Вот где истинный земной карнавал!
Во всех Ваших книгах обнаруживается Ваш прекрасный музыкальный слух. Как Вы считаете, в этом Вам помогает Ваше музыкальное образование или Вы всегда обладали хорошим музыкальным слухом?
Но ведь музыкальное образование невозможно без музыкального слуха, вас просто не примут в музыкальную школу. А я закончила консерваторию, у меня высшее образование. Конечно, со временем я поняла, насколько оно помогает мне в моей работе – даже там, где я не изображаю музыканта (как в трилогии «Русская канарейка», где, кстати, один из самых ярких эпизодов тоже происходит в Праге, на Малой Стране), я все равно – и в форме, и в архитектуре произведения, и в пластике фразы – сознательно использую свои музыкальные познания.
Какой их написанных Вами романов Вы любите больше всего?
Разумеется, тот, который только закончен: «Наполеонов обоз». Это трилогия, роман из трех книг. Роман об огромной любви и страсти, прожигающей насквозь жизнь двух людей – Надежды и Аристарха.
Daný rozhovor byl veden 24.4. 2020.
Natálie Budinová, Charles University in Prague
Edited by Tomáš Glanc, University of Zurich und Irina Anastasyeva, Moscow State University