РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ АНДРЕЯ ЗОРИНА «ЖИЗНЬ ЛЬВА ТОЛСТОГО: ОПЫТ ПРОЧТЕНИЯ»
В прошлом году в «Новом литературном обозрении» вышла критическая биография Льва Толстого, ставшая хитом книжной ярмарки «Non/fiction». Недавно НЛО совместно с аудиоиздательством ВИМБО запустило серию аудиокниг, и бестселлер Андрея Зорина закономерно стал премьерой нового формата. О том, почему сегодня так актуален опыт прочтения/прослушивания «Жизни Льва Толстого» и является ли путь Толстого путем гуманиста – Ксения Прихотько.
_____________________________________________________________________
При выстраивании биографического нарратива неизбежна схематизация и упрощение. Так в курсе школьного курса литературы Пушкин превратился в поэта, сменяющего поэтики в зависимости от места жительства, а Толстой – в прекрасного прозаика, к сожалению какой-нибудь Марьи Ивановны, ставшего проповедником. В биографии одного из самых известных русских классиков, Льва Николаевича Толстого, всегда обозначается некая граница, связанная или с «арзамасским ужасом» 1869 г., или с внезапным духовным кризисом 1870–1880-х гг. и созданием толстовства, или с отлучением писателя от церкви в 1901. Так или иначе, идущая от первых критических статей о классике тенденция к разделению Толстого на художника и моралиста имела своим следствием абсурдное умозаключение: Толстой-писатель умирает вместе «Анной Карениной», а на станции Астапово испускает дух проповедник Лев Николаевич.
Преодоление мифа о нескольких Львах Николаевичах могло быть решено при подключении к хронологии жизни писателя контекста его творчества. Иными словами, упразднив традиционную оппозицию «жизни и творчества» культурного деятеля, идущую от школьных учебников, стало возможным создать более объемную картину. Эту задачу интеграции уже на уровне заглавия решает вышедшая в прошлом году книга Андрея Зорина – Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения.
Если рассматривать первую часть заглавия, может возникнуть ложная надежда на то, что книга литературоведа – не что иное, как романизированная биография русского классика в духе книг Ю. Тынянова. Это не так, хотя с романом критическую биографию Зорина и роднит продуманная композиция работы, приводящая к интеллектуальному катарсису.
Вместе с тем указанный в подготовке поджанр «опыт прочтения» не означает, что перед читателем литературный портрет в стиле Ш. Сент-Бёва. Произведения Толстого не приводятся как иллюстрации его жизненных перипетий или наоборот. Однако философское и литературное наследие Толстого в этой биографии выступает наравне с другими источниками, по той простой причине, что оно не отражает, но составляет жизнь классика.
Книга Зорина состоит из четырех глав: Честолюбивый сирота, Женатый гений, Одинокий вождь, Беглая знаменитость. Нетрудно заметить, как проницаемы границы между теми или иными ипостасями личности Толстого, давшими названия заглавиям. Одна сторона личности не отменяет наличие другой, все они органически сосуществуют вместе, попеременно выводя одну на первый план. Не вызывает споров, что сиротой Толстой оставался на протяжении всей жизни, однако может возникнуть, вопрос, как писатель мог быть вождем до основания собственного учения, будучи честолюбивой сиротой или женатым гением. Ответ на этот парадокс легко находится в книге: еще в 1855 г. будучи честолюбцем-военным, оказавшимся в Севастополе, Толстой чувствовал себя способным основать новую веру, однако именно события 1870-х гг. привели его к осуществлению задуманного.
История жизни сироты/гения/вождя/знаменитости предстает в книге как история воспитанного на философии и культуре 18 века пророка 21. Многие из реализованных Толстым на практике тенденций сегодня считаются интеллектуальным мейнстримом: начиная от вегетарианства дауншифтинга и заканчивая пацифизмом. Не трудно усмотреть источник всех этих практик в буквально понятой Толстым в юности сентенции Руссо об изначальной нравственности и доброте человека.
Как писал франко-швейцарский философ, инструментом превращения доброго по природе существа в злое является общество. В книге о писателе отчетливо прослеживается, как чутко Толстой осознавал власть социального над индивидуальным и боролся против различных репрессирующих человека институтов: школы, церкви, армии, государственности (задолго до М. Фуко).
Помимо борьбы с властью, через которую извне над человеком осуществлялся контроль, в книге не раз подчеркивается фиксация Толстого на греховности сексуальности, что отнюдь не кажется преувеличением. Кажется, эта тема была одной из наиболее болезненных для писателя на протяжении всей жизни, и именно ей он посвящал так много дневниковых записей исповедального характера.
По ходу «прочтения» биографии становится очевидным, что гуманист Толстой со временем переосмыслил тезис об изначальной нравственности человека, однако при этом никогда не переставал стремиться к идеалу, к возделыванию человеческой природы, подобно возделыванию Эдемского сада. Вспомним, что Толстой вошел в литературу с повестью «Детство», посвященной ностальгии по потерянному раю. Вся дальнейшая судьба классика, как показывает своей книгой Зорин, оказалась посвящена поискам, а затем и реконструкции этого утопического проекта на земле. Реализация этой утопии, манифестируемой Толстым в ряде философских и художественных текстов, в жизни выглядела как аскеза, череда постепенных самоограничений, отказов и разрывов: уход из университета, выход в отставку, отказ от разгульной жизни, отход от церкви, разрыв со своим социальным кругом, наконец, бегство из семьи. Последние дни Толстого не были омрачены, ведь они ознаменованы тем, что он нашел главный выход из тотального контроля Другого – смерть.
Бегство человека от Другого во спасение себя и мира может показаться отнюдь не подвигом гуманиста. Однако с позиции современного наблюдателя путь Толстого не выглядит противоречащим гуманистическим ценностям: как истинный максималист, он просто довел политику невмешательства до предела. Кажется, это и есть тотальная «самоизоляция», гуманистический посыл которой не вызывает сомнений.
Ksenia Prikhotko, Saint Petersburg State University